Сайдноутинг - Страница 16

К оглавлению

Мы повернули снова и оказались у клумбы с одуванчиками.

Она сорвала один и дунула мне прямо в лицо.

Я проделал то же самое.

Маленькие парашютисты приземлились и улеглись по ореолу ее лица.

Раскуриваем с Леной айсбуст на балконе.

Уинс лицезреет стиранную Колей одежду.

Электрички ходят взад-вперед.

Эпилог

Знаешь, это может показаться тебя выдумкой, но я, выискивая и перетаскивая, тасуя заметки, фотографии и страницы, вдруг заметил - нет, скорее, ощутил высохшее прошлое, на своих руках. В тот день я был дико подавлен - Лену выписали, был конец мая, Корчаков - нет, отец - отец встретил ее у входа - я представляю это, отец ее работает в 200 метрах от РПБ, и вот те желанные 10-два ноля - и Виктор Кожевников, ранее - просто строитель - теперь счастливый частник с правом собственности на несколько уложенных им же квартир компании, 60% которой принадлежат ему (а 40% выручки он благочестиво возвращает своему старому работодателю) - и вот, спустя все неурядицы и переезды, перед самой чертой кризиса среднего возраста, который ему едва ли грозит - ведь есть и машина и квартира и прекрасно ненормальная дочь - на этой самой машине, внедорожнике Kia Cerato черного цвета, он, отпросившись с работы, увозит свою дочь - как и три десятка скуренных данхиллов, глупые разговоры в беседке, мои разделенные на прекраснейшие 15 минут чувства и одуванчики - он увозит их все, чтобы расселить под своим критическим взором. И она сидит дома, Лена, она пьет кофе - я вижу это - и она пишет мне, что ее выписали. И сторож Андрей, который постоянно стоял под вайфаем в ожидании, снова никому не нужен - он идет мимо, в аллее недалеко от ЧГУ, в аллее недалеко от Евростроя - идет, чтобы услышать, как юнец-ворон каркает где-то, запрятавшись в кустах. Андрей устал, он ложится на газон рядом, пытаясь разговорить глупую птицу - Андрей делится всеми своими проблемами и вот-вот споет “Королевну” “Мельницы” - пока рядом страждущие люди будут интересоваться, все ли в порядке, он будет разговаривать с вороном, устелет траву - чтобы взять его домой - но неудачно.

И две недели спустя, в самом разгаре сессии, я отчисляюсь - терпеть не могу предательства - а если меня не предали, то не хочу, чтобы другие терпели поехавшего меня - и брожу я все там же. И на той самой траве, на которой лежал я, лежит Людвиг - ведь это он - кто же еще - он так и не научился летать, бедная птица - и все мои попытки его утащить от своего неминуемого будущего - он не разделял, каркая как сумасшедший как я и как Лена - и теперь бедный Людвиг лежит мертвый - хотя бы не умер безымянным, и не знаю, раздавил ли его черный Kia Cerato или белый - его больше нет. И я усмехаюсь в истерике - только так я могу смеяться - смеюсь, пока не встречаю одногруппника, с которым мы отобедуем другой мертвой птицей - и рассказываю все, как есть. Он немного поражен и ошарашен - он ведь нормальный - я показываю ему зарисовку - где Людвиг как мудрый, гордый, но добрый юнец - и чувствую, что хватит - одногруппник ведь тоже не железный, и, ну его - превращать людей в отчаянных психов - иначе у меня не выходит - я бегу в деканат и пишу в заявлении восьмым тезисом - неотчисление меня грозит потенциальными физическими увечиями других - попробуйте только оспорить - ведь все это правда. Замдекана называет меня кляузником (я бы избавился от первой триады букв этого глупого слова) - и я наконец-то свободен. Я никогда не научусь жизни, и бог знает, чему буду предан я - или кем - или где - или когда - ведь разницы нет, всегда найдется белый Kia Cerato - или черный.

И я бы не записал всего этого, если бы не сидел в ожидании - но, поверите ли вы или слишком я застелен надеждой того, что прав - мы сидели с Леной как-то в этом самом зале ожидания, и она постоянно просилась наружу - подышать свежим воздухом - на деле табачным дымом, пока я наконец не сделал замечание, что терпеть не могу ее софизмов - что курение для меня (это я уже думал, как, впрочем, и первое, но не говорил) это естественно, и нам отнюдь не обязательно выбираться для ее воздуха, а не дыма.

Я видел ее лицо в четверг - оно постарело так же, как мое. И, черт побери, едва ли из-за меня - ведь она поспешно отвела глаза - а я был угрюм и сер и не думал даже, что девушка, которой я любуюсь, проходя мимо, именно Лена - а рядом шел очередной ее приятель - которого она конечно же не слушала, и не обратил внимание ни на меня, ни на нее - но голос его звучал так бодро, что я боюсь, как бы и он не признался ей в собственных чувствах.

Потому я и лег спать и, проснувшись, сорвался в Москву, чтобы послать к черту Колю, который отказал мне в своей квартире, который снова не дал мне сбежать - и едва ли мы возобновим общение: так велико между нами недопонимание, что лучше не знать мне его причин.

Подходил состав, настоящий советский паровоз, и я, дурачась, подставил сигарету в фокус так, чтобы казалось, что дым идет из нее - но пару секунд спустя она выскользнула из моих рук - так велика была отдача. Не выпади она в тот момент, я бы черкал что-то совершенно иное - подбирал бы не те слова и думал бы не те мысли.

Я счастлив и несчастен одновременно - еще один надуманный повод будто бы не строить другого будущего ради Лены - и разве хочу я быть Колей, который до сих пор одинок и до сих пор на меня злится. Я мог заразить его своей инициативой и глупыми дурачествами - но вот з/п - no/comments.

Невошедшее

Про написанное

Любая заметка в данной книге — это пародия на чувство. Даже не так. Стартовая площадка для размышления, чтобы создать представление о нем. Пре-квалиа. Эмоция тем сильнее, чем живее и необычнее воспоминание о произошедшем. Чего и говорить, через расплывчатые очертания едва ли удасться захватить то самое, о чем я думал в тот момент. Все, что могут выразить данные очерки, это неупорядоченность и неуверенность в том, о чем я думал.